Михаил лозинский. Лозинский михаил леонидович Из воспоминаний А. Ахматовой

10.01.2024

Был женат на Т. Б. Шапировой, дочери военного врача и деятеля Красного креста Б. М. Шапирова . Их дочь вышла замуж за сына А. Н. Толстого Никиту . О своем дедушке вспоминает писательница и переводчица Наталия Толстая :

«Семьи моего отца и матери были не похожи, хотя главы семейств были литераторами: писатель Алексей Николаевич Толстой и Михаил Леонидович Лозинский, очень известный переводчик. Лозинские жили скромно, занимались научной работой. Михаил Леонидович в тридцатые годы прошлого века заведовал библиотекой Вольтера, которая была куплена в семидесятые годы XVIII века Екатериной II и является жемчужиной Санкт-Петербургской публичной библиотеки.
А семью Толстых относили к богеме, в доме всегда было много гостей, часто устраивались праздники.
Мать и отец учились вместе на физическом факультете Ленинградского университета. На первом занятии они случайно сели рядом, с этого все и началось. Родители прожили вместе 55 лет. Мама мне призналась однажды: „Когда я увидела твоего отца, больше ни на кого не обращала внимания“.
Когда убили Кирова, Михаила Леонидовича Лозинского арестовали, так как он был из дворянского рода. А по одной из версий, Кирова убили дворяне. Потому дедушке грозила ссылка в Сибирь. Мама сказала отцу, что они вынуждены расстаться, так как их семья отправляется в ссылку. Отец обратился к Алексею Толстому с просьбой спасти Лозинских. Тот попросил об этом Горького, который был официальным писателем № 1. Алексей Максимович спрашивает: а кто такие Лозинские? Кто они вам? Мол, как объяснить наверху? И тогда мой 17-летний отец и 18-летняя мать зарегистрировали брак. Лозинского отпустили. Поначалу брак был фиктивным. Каждый ещё несколько лет жил в своей семье, поскольку оба были слишком юные. А затем в этом счастливом браке было семеро детей» (см. ).

В 1921 году задерживался по делу Н.Гумилева, находился две недели под арестом в 1927 году со служащими Публичной библиотеки. 20 марта 1932 года был арестован и Постановлением Коллегии ОГПУ от 17 июня 1932 года осуждён по ст. 58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) на 3 года лишения свободы условно. Реабилитирован только в сентябре 1989 года.

После Октябрьской революции М. Горький привлек Лозинского к работе в издательстве «Всемирная литература », где тот занимался переводом и редактурой.

Михаил Лозинский много работал над переводами западной классики, тяготея в поэзии к крупной форме, драматургии, переводя также и прозу. В его переводе в СССР вышли произведения таких классиков, как Уильям Шекспир , Ричард Бринсли Шеридан , Пьер Корнель , Жан Батист Мольер , Лопе де Вега , Мигель Сервантес , Карло Гоцци , Проспер Мериме , Ромен Роллан . Главной его работой стал перевод «Божественной комедии» Данте Алигьери . Переводил он и восточных поэтов, таких, как Фирдоуси , Саят-Нова , грузинского поэта-романтика Николоза Бараташвили .

Ученик Лозинского и впоследствии муж его внучки Наталии Толстой Игнатий Ивановский вспоминал неожиданные слова учителя:

Я люблю иной раз щегольнуть оборотом, стоящим, как кажется, на грани двух языков, на грани возможного в русском… Но это только кажется. Проверьте любую мою строку с точки зрения истории русского языка, поройтесь в его корнях, и вы увидите, что данный оборот вполне в духе языка.

Признаться, я очень мало читал чужие переводы. Как-то всегда хотелось прочесть в подлиннике. Вот почему у меня встречаются очень важные пробелы в знании мировой литературы: то времени не было прочесть, то под рукой был только перевод .

Ивановский также писал, что «в доме Лозинских читать переводы было не принято. Хочешь прочесть Лопе де Вега - выучи испанский» .

Михаил Лозинский скончался 31 января 1955 года в Ленинграде . Похоронен на Литераторских мостках . «В трудном и благородном искусстве перевода Лозинский был для ХХ века тем же, чем был Жуковский для века ХIХ», - сказала на его похоронах Анна Ахматова.

На доме 73/75 по Каменноостровскому проспекту, где поэт жил с 1915 года , была установлена мемориальная доска.

Награды и премии

Сталинская премия первой степени (1946) - за образцовый перевод «Божественной комедии» Данте Алигьери

Адреса в Петрограде - Ленинграде

Память

Переводы

с английского:
- Фрэнсис Бомонт , Джон Флетчер : «Испанский священник» (1932);
- Уильям Шекспир : «Гамлет , принц датский» (1933); «Двенадцатая ночь , или что угодно» (1953); «Макбет »; «Отелло »; «Ричард III »; «Сон в летнюю ночь » (1954);
- Ричард Бринсли Шеридан : «Школа злословия » (1941);
- Сэмюэль Кольридж : ;
- Редьярд Киплинг : «Заповедь »;
с испанского:
- Лопе де Вега Карпьо : «Валенсианская вдова » (1939); «Собака на сене» (1938); «Умная дурочка» (1944); «Фуэнте Овехуна» (1951);
- Хуан Руис де Аларкон : «Сомнительная правда» (1941);
- Тирсо де Молина : «Дон Хиль Зелёные Штаны» (1944);
- Мигель де Сервантес Сааведра : «Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский» - стихи;
с итальянского:
- Данте Алигьери : «Божественная комедия » (1939-1945);
- Бенвенуто Челлини : «Жизнь Бенвенуто Челлини, написанная им самим» (1931);
- Габриэле д"Аннунцио : «Пизанелла, или Благоуханная смерть» (1922);
с немецкого
- Иоганн Вольфганг Гёте : «К Лили Шёнеман » и др. стихотворения;
с французского:
- Мольер : «Тартюф , или Обманщик» (1940);
- Вольтер : «Орлеанская девственница » (редакция перевода Н. С. Гумилёва , Г. В. Адамовича и Г. В. Иванова ; в 1920-1980-е годы имена переводчиков не назывались);
- Пьер Корнель : «Сид » (1938 г.);
- Шарль Леконт де Лиль : «Эриннии»;
- Анри де Ренье : «Грешница» , «Ромэна Мирмо» (1926);
- Андре Жид : «Подземелья Ватикана» (1927);
- Проспер Мериме : «Аббат Обен», «Кармен »;
- Ромен Роллан : «Кола Брюньон » (1934);
- Виктор Гюго «Анджело, тиран Падуанский» ;
с армянского:
- Саят-Нова : «Я был в Абаше, я весь мир прошел…», «Отраден голос твой, и речь приятна…», «Наш мир - раскрытое окно…»;
с фарси:
- Фирдоуси : «Шахнамэ » (фрагменты) (1934).

Издания

Лозинский М. Багровое светило. - М.: Прогресс, 1974. (Мастера поэтического перевода. Вып. 17).
Лозинский М. Горный ключ. Стихи. - Пг.-М.: Альциона, 1916. 2-е изд. Пг.: Мысль, 1922.

Библиография

Томашевский Б. Мастер перевода // «Искусство и жизнь». - 1940. - № 8.
Эткинд Е. Искусство переводчика // «Иностранная литература». - 1956. - № 3.
Карп И. Преображение. О переводе поэзии // «Звезда». - 1966. - № 4.
Ивановский Игн. О двух мастерах // «Север». - 1969. - № 6.
Вадим Николаев. Михаил Лозинский. К 120-летию со дня рождения. // «Мир перевода». - № 1(15), 2006.
Я, петербуржец. Переписка А. А. Блока и М. Л. Лозинского. Предисловие, публикация и комментарии А. Лаврова и Р. Тименчика // «Литературное обозрение». - 1986. - № 7.

Напишите отзыв о статье "Лозинский, Михаил Леонидович"

Примечания

См. также

на «Родоводе ». Дерево предков и потомков

Ссылки

Отрывок, характеризующий Лозинский, Михаил Леонидович

Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…

В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!
Начались совещания между одними вельможами, сидевшими за столом. Все совещание прошло больше чем тихо. Оно даже казалось грустно, когда, после всего прежнего шума, поодиночке были слышны старые голоса, говорившие один: «согласен», другой для разнообразия: «и я того же мнения», и т. д.
Было велено секретарю писать постановление московского дворянства о том, что москвичи, подобно смолянам, жертвуют по десять человек с тысячи и полное обмундирование. Господа заседавшие встали, как бы облегченные, загремели стульями и пошли по зале разминать ноги, забирая кое кого под руку и разговаривая.
– Государь! Государь! – вдруг разнеслось по залам, и вся толпа бросилась к выходу.
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.
– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.

Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.

Михаил Леонидович Лозинский - русский и советский поэт, переводчик, один из создателей советской школы поэтического перевода. Лауреат Сталинской премии первой степени (1946).

Родился в Гатчине, под Петербургом. Его отец, Л.Я. Лозинский, выходец из дворян, присяжный поверенный и совладелец КВЖД, был страстным собирателем книг, владел итальянским языком и любил цитировать Данте . Родители М. Лозинского дружили с профессором и ректором Петербургского университета А.Н. Бекетовым и его дочерьми.

После окончания с золотой медалью 1-й петербургской гимназии Лозинский в 1905 г. слушал лекции в Берлинском университете. По возвращении в Россию поступил на юридический факультет Петербургского университета, который окончил в 1909 г. с дипломом 1-й степени; сразу же после этого, в 1909–1914 гг., он прослушал курс на славяно-русском отделении историко-филологического факультета университета.

С юношеских лет М.Л. Лозинский был близко знаком с культурой Западной Европы. В 1911 г. он, свободно владея итальянским языком, впервые побывал в Италии. До Первой мировой войны Лозинский посетил Италию ещё раз, бывал в Германии и Франции.

М.Л. Лозинский начал писать стихи с 9 лет. Его ранние сочинения, безупречные по форме и близкие к поэзии символизма, интонационно напоминали произведения А. Блока . Вскоре сложился собственный стиль М.Л. Лозинского, впоследствии отличавший его стихотворные переводы. В 1911 г. Лозинский примкнул к акмеистам, вступив в созданный Н. Гумилёвым «Цех поэтов», и субсидировал их издания, однако из скромности перед словом «акме» (вершина) он не причислял себя к акмеистам. Некоторые заседания «Цеха поэтов» проходили в его квартире (Румянцевская площадь, ныне площадь Шевченко, 1). А. Ахматова вспоминала: «Когда зарождался акмеизм, и ближе Михаила Леонидовича у нас никого не было, он всё же не захотел отречься от символизма, оставаясь редактором нашего журнала и другом нас всех» .

В числе его переводов с итальянского - сказка Гоцци «Зелёная птичка» (1922), несколько новелл Боккаччо из «Декамерона» (1927), автобиография Челлини «Жизнь Бенвенуто Челлини, написанная им самим» (1931). Наиболее крупная работа Лозинского - перевод «Божественной комедии» Данте (1939–1945), над которым он продолжал работать, покинув блокированный Ленинград, находясь в эвакуации в Елабуге. В августе 1944 г. в Москве М. Лозинский рассказывал о своей работе литературоведу и переводчику Г.П. Блоку : «Я отдал семь лет жизни на то, чтобы почтить память Данте, и счастлив, что довёл дело до конца» . Эта работа была удостоена Сталинской (Государственной) премии 1-й степени (1946). Академик И.И. Толстой, филолог, специалист по античной литературе, в письме М.Л. Лозинскому дал блестящий отзыв о его огромном труде: «Читаю Ваш дивный перевод „Божественной комедии“, читаю неотрывно и с благоговением. Конечно, не я первый и не я последний будет или уже выражал Вам чувства неподдельного восхищения Вашим переводом… Какой Вы дивный переводчик! Чтобы передать текст Данте так, как передали его Вы, надо не только знать в совершенстве итальянский язык, ему современный, и историческую обстановку, но надо, чтобы в человеке звучали струны самой высокой и чистой, подлинной поэзии. Непревзойдённо высоко и правдиво звучит Ваш перевод для того уха, которое способно слушать бессмертный голос чистых звуков. Между прочим - внимательно читаю я и Ваши „примечания“, и хотя они, что сразу видно, и урезаны, но всё же они Ваши, т. е. сделаны со вкусом и пониманием дела» .

М.Л. Лозинский - один из создателей советской школы поэтического перевода. Он был привлечён М. Горьким к работе в издательстве «Всемирная литература» как переводчик и редактор переводов художественной литературы. Так, он редактировал перевод «Орлеанской девственницы» Вольтера, выполненный Н. Гумилёвым , Г. Адамовичем и Г. Ивановым . В 1921–1924 гг. он входил в редколлегию экспертов издательства. (Впоследствии именно обращение М. Горького к И.В. Сталину спасло М.Л. Лозинского от репрессий.) В первые годы советской власти Лозинский вел разностороннюю педагогическую деятельность: в 1920–1921 гг. преподавал в Российском институте истории искусств и в Институте живого слова, в 1919–1923 гг. вёл студию стихотворного перевода при Доме искусств.

Высоко оценил достоинства М.Л. Лозинского как переводчика поэт Георгий Иванов . В 1930 г. в парижской газете «Последние новости» он писал: «Необыкновенное мастерство Лозинского - явление вполне исключительное. Стоит сравнить его переводы с такими общепризнанно мастерскими, как переводы Брюсова или Вячеслава Иванова . Они детский лепет и жалкая отсебятина рядом с переводами Лозинского. Не сомневаюсь, что рано или поздно они будут оценены, как должно, как будет оценён этот необыкновенно тонкий, умный, блестящий человек, всегда бывший в самом центре «элиты» и всегда, намеренно, сам остававшийся в тени» . А его коллега, поэт и переводчик И.М. Ивановский отмечал: «Когда я беру книгу, переведённую Лозинским, меня охватывает чувство предстоящего праздника и вместе с тем надёжности. Я могу полностью довериться переводчику. Всё, что может сделать талант, трудолюбие и рыцарски честное отношение к делу - сделано. На таком высоком профессионализме вообще держится человеческое общество, держится цивилизация» .

Многолетняя дружба связывала М.Л. Лозинского и А.А. Ахматову. Ему принадлежат названия некоторых ее поэтических сборников. Ахматова считала Лозинского «несравненным поэтом-переводчиком».

Многие годы жизни М.Л. Лозинского (1914–1938) связаны со службой в Публичной библиотеке, начатой им качестве вольнотрудящегося юридического отделения 18 марта 1914 г. 19 октября 1917 г. он был избран представителем в Совет библиотеки (был и. о. секретаря), с 15 июня 1918 г. - заведовал Отделением изящных искусств и технологии. В 1918 г. был командирован в Москву на заседания 2-й сессии ЦК государственных библиотек, а в 1919 г. участвовал в работе съезда по реформе академических библиотек. С осени 1930 г. заведовал группой систематизации Публичной библиотеки (до 11.01.1932), 4 марта 1932 г. назначен заведующим библиотекой Вольтера. 20 марта того же года М.Л. Лозинский был арестован ОГПУ и 17 июня осужден на 3 года условно по обвинению в антисоветской агитации и пропаганде (реабилитирован посмертно в 1989 г.). Уволенный приказом от 21 мая 1932 г., Лозинский был вновь зачислен 1 июля 1932 г. консультантом в сектор обработки. Позднее, с 1933 г., он занимался подготовкой к печати научного описания библиотеки Вольтера; 16 марта 1937 г. был переведен на работу по договору. На закрытом заседании актива библиотеки 23 октября 1937 г., в связи с обсуждением статьи в стенгазете «Организаторы саботажа в ГПБ», Лозинский, наряду с В.Э. Банком, И.А. Бычковым, В.В. Майковым, В.И. Саитовым, Д.Д. Шамраем, Ин.И. Яковкиным, был подвергнут остракизму за «развал научной работы». Приказом от 2 февраля 1938 г. Лозинский был уволен из Публичной библиотеки «как не работающий по договору».

В дальнейшем он занимался исключительно литературным трудом. Будучи членом Союза писателей (с 1934 г.) М.Л. Лозинский участвовал во Всесоюзном совещании писателей в Москве (3–9 января 1936 г.).

Награжден орденом «Знак Почёта» и медалями.

М.Л. Лозинский похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища.

Адреса М.Л. Лозинского в Петрограде–Ленинграде:

1913–1915 - доходный дом М.Д. Корнилова - Малый проспект Петроградской стороны, 26-28;

1915 - 31.01.1955 - жилой кооперативный дом Третьего Петроградского товарищества собственников квартир - Каменноостровский проспект, 73.

На доме 73/75 по Каменностровскому проспекту, где (в квартире № 26) М.Л. Лозинский жил с 1915 года, а также в Гатчине установлены мемориальные доски.

Семья М.Л. Лозинского также тесно связана с Ленинградским–Петербургским университетом. Его зятем был профессор физического факультета Никита Алексеевич Толстой (1917–1994). Внучки М.Л. Лозинского: Наталия Никитична Толстая (1943–2010), переводчица, филолог-скандинавист, специалист по шведскому языку и литературе, и Татьяна Никитична Толстая (род. в 1951 г.), известная писательница, окончили филологический факультет ЛГУ.

Михаил Леонидович Лозинский (1886-1955) - русский советский поэт, переводчик, один из создателей советской школы поэтического перевода. Лауреат Сталинской премии первой степени (1946).

Биография

Михаил Лозинский родился 8 (20) июля 1886 года в Гатчине (ныне Ленинградской области) в семье присяжного поверенного и библиофила Л. Я. Лозинского. Окончил 1-ю петербургскую классическую гимназию с золотой медалью. Слушал лекции в Берлинском университете. Затем учился в Петербургском университете: В 1909 г. получил диплом юриста, а затем пять лет занимался на историко-филологическом факультете.

Был близок к поэтам «серебряного века», в частности к акмеистам, дружил с О. Э. Мандельштамом, А. А. Ахматовой и был ближайшим другом Н. С. Гумилёва. В 1912 году Лозинский организовал издательство «Гиперборей», где печатались акмеисты, и входил в созданный Гумилёвым «Цех поэтов».

В 1913-1917 годы Михаил Лозинский был редактором журнала «Аполлон». В 1914 году начал работать в Публичной библиотеке в качестве библиотекаря и консультанта (работа в библиотеке продолжалась до 1937 года).

Был женат на Т. Б. Шапировой, дочери военного врача и деятеля Красного креста Б. М. Шапирова. Их дочь вышла замуж за сына А. Н. Толстого Никиту. О своем дедушке вспоминает писательница и переводчица Наталия Толстая:

«Семьи моего отца и матери были не похожи, хотя главы семейств были литераторами: писатель Алексей Николаевич Толстой и Михаил Леонидович Лозинский, очень известный переводчик. Лозинские жили скромно, занимались научной работой. Михаил Леонидович в тридцатые годы прошлого века заведовал библиотекой Вольтера, которая была куплена в семидесятые годы XVIII века Екатериной II и является жемчужиной Санкт-Петербургской публичной библиотеки.

А семью Толстых относили к богеме, в доме всегда было много гостей, часто устраивались праздники.

Мать и отец учились вместе на физическом факультете Ленинградского университета. На первом занятии они случайно сели рядом, с этого все и началось. Родители прожили вместе 55 лет. Мама мне призналась однажды: „Когда я увидела твоего отца, больше ни на кого не обращала внимания“.

Когда убили Кирова, Михаила Леонидовича Лозинского арестовали, так как он был из дворянского рода. А по одной из версий, Кирова убили дворяне. Потому дедушке грозила ссылка в Сибирь. Мама сказала отцу, что они вынуждены расстаться, так как их семья отправляется в ссылку. Отец обратился к Алексею Толстому с просьбой спасти Лозинских. Тот попросил об этом Горького, который был официальным писателем № 1. Алексей Максимович спрашивает: а кто такие Лозинские? Кто они вам? Мол, как объяснить наверху? И тогда мой 17-летний отец и 18-летняя мать зарегистрировали брак. Лозинского отпустили. Поначалу брак был фиктивным. Каждый ещё несколько лет жил в своей семье, поскольку оба были слишком юные. А затем в этом счастливом браке было семеро детей» (см. Наталия Толстая, писательница).

В 1921 году задерживался по делу Н. Гумилева, находился две недели под арестом в 1927 году со служащими Публичной библиотеки. 20 марта 1932 года был арестован и Постановлением Коллегии ОГПУ от 17 июня 1932 года осуждён по ст. 58-10 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда) на 3 года лишения свободы условно. Реабилитирован только в сентябре 1989 года.

После Октябрьской революции М. Горький привлек Лозинского к работе в издательстве «Всемирная литература», где тот занимался переводом и редактурой.

Михаил Лозинский много работал над переводами западной классики, тяготея в поэзии к крупной форме, драматургии, переводя также и прозу. В его переводе в СССР вышли произведения таких классиков, как Уильям Шекспир, Ричард Шеридан, Пьер Корнель, Жан Батист Мольер, Лопе де Вега, Мигель Сервантес, Карло Гоцци, Проспер Мериме, Ромен Роллан. Главной его работой стал перевод «Божественной комедии» Данте Алигьери. Переводил он и восточных поэтов, таких, как Фирдоуси, Саят-Нова, грузинского поэта-романтика Николоза Бараташвили.

Сегодня день рождения Михаила Лозинского. Многим читателям он известен как замечательный переводчик. Предлагаю познакомиться с его стихами.

Родился Лозинский 20 июля 1886 г. в Гатчине, в семье присяжного поверенного, страстного собирателя книг. Родители дружили с А.Н. Бекетовым и его дочерьми, дядя был женат на сестре отчима Александра Блока. Так что Блока Лозинский знал тогда, когда полуночное светило русской поэзии еще не взошло. Потому, видимо, и дружба между ними не получилась.
Далее биография Лозинского делает невероятный зигзаг. Одно перечисление учебных заведений может нагнать тоску на нынешнего выпускника Литинститута: в 1904-м окончил с золотой медалью 1-ю петербургскую гимназию; занимался в Берлинском университете; закончил юридический факультет Петербургского университета; там же прослушал курс историко-филологического факультета и т.д.
С 1911 года блестяще образованный молодой человек окунается в водоворот поэтической и издательской жизни. Ему посвящает стихи Ахматова, он сам пишет стихи. Его стихи с точки зрения формы безупречны, утонченны, но холодны, словно скованы непреодоленным влиянием символизма. Интонационно они близки Блоку:

Здесь утра трудны и туманны,
И все во льду, и все молчит,
Но свет торжественный и бранный
В тревожном воздухе горит.

Только Гумилев разглядел за холодностью Лозинского "значительное и прекрасное". Дружба с Гумилевым отозвалась Лозинскому в 1921 году. Когда его арестовали в связи с "делом" Гумилева. Через три дня отпустили, но этих дней Михаилу Леонидовичу хватило, чтобы понять: настало время, когда говорить своим голосом опасно. С середины 20-х годов и до конца своих дней он будет заниматься только переводами: Шекспир, Лопе де Вега, Шеридан, Бенвенуто Челлини. Перу Лозинского принадлежит непревзойденный по мастерству, точности и изяществу перевод "Божественной комедии" Данте. Данте он переводил, будучи уже тяжело больным.

Из воспоминаний А. Ахматовой

С Михаилом Леонидовичем Лозинским я познакомилась в 1911 году, когда он пришел на одно из первых заседаний «Цеха поэтов». Тогда же я в первый раз услышала прочитанные им стихи.
Я горда тем, что на мою долю выпала горькая радость принести и мою лепту памяти этого неповторимого, изумительного человека, который сочетал в себе сказочную выносливость, самое изящное остроумие, благородство и верность дружбе. В труде Лозинский был неутомим. Пораженный тяжелой болезнью, которая неизбежно сломила бы кого угодно, он продолжал работать и помогал другим. Когда я еще в 30-х годах навестила его в больнице, он показал мне фото своего разросшегося гипофиза и совершенно спокойно сказал: «Здесь мне скажут, когда я умру». Он не умер тогда, и ужасная, измучившая его болезнь оказалась бессильной перед его сверхчеловеческой волей. Страшно подумать, именно тогда он предпринял подвиг своей жизни - перевод «Божественной комедии» Данте. Михаил Леонидович говорил мне: «Я хотел бы видеть „Божественную комедию“ с совсем особыми иллюстрациями, чтоб изображены были знаменитые дантовские развернутые сравненья, например, возвращение счастливого игрока, окруженного толпой льстецов. Пусть в другом месте будет венецианский госпиталь и т. д.». Наверно, когда он переводил, все эти сцены проходили перед его умственным взором, пленяя своей бессмертной живостью и великолепием, ему было жалко, что они не в полной мере доходят до читателя. Я думаю, что не все присутствующие здесь отдают себе отчет, что значит переводить терцины. Может быть, это наиболее трудная из переводческих работ. Когда я говорила об этом Лозинскому, он ответил: «Надо сразу, смотря на страницу, понять, как сложится перевод. Это единственный способ одолеть терцины; а переводить по строчкам - просто невозможно». Из советов Лозинского-переводчика мне хочется привести еще один, очень для него характерный. Он сказал мне: «Если вы не первая переводите что-нибудь, не читайте работу своего предшественника, пока вы не закончите свою, а то память может сыграть с вами злую шутку».
Только совсем не понимающие Лозинского люди могут повторять, что перевод «Гамлета» темен, тяжел, непонятен. Задачей Михаила Леонидовича в данном случае было желание передать возраст шекспировского языка, его непростоту, на которую жалуются сами англичане.
Одновременно с «Гамлетом» и «Макбетом» Лозинский переводит испанцев, и перевод его легок и чист. Когда мы вместе смотрели «Валенсианскую вдову», я только ахнула: «Михаил Леонидович, ведь это чудо! Ни одной банальной рифмы!» Он только улыбнулся и сказал: «Кажется, да». И невозможно отделаться от ощущения, что в русском языке больше рифм, чем казалось раньше.
В трудном и благородном искусстве перевода Лозинский был для двадцатого века тем же, чем был Жуковский для века девятнадцатого.
Друзьям своим Михаил Леонидович был всю жизнь бесконечно предан. Он всегда и во всем был готов помогать людям, верность была самой характерной для Лозинского чертою.
Когда зарождался акмеизм и ближе Михаила Леонидовича у нас никого не было, он все же не захотел отречься от символизма, оставаясь редактором нашего журнала «Гиперборей», одним из основных членов «Цеха поэтов» и другом нас всех.

Михаил Леонидович Лозинский и по сей день проходит по ведомству литературы под именем "знакомый", "друг", "адресат стихов", "секретарь", "переводчик" и т.д. Человек словно растворился в примечаниях и комментариях. А между тем Лозинский – необходимое звено русской литературы начала ХХ века. Без него Серебряный век неполон.

Родился Лозинский в Гатчине, в семье присяжного поверенного, страстного собирателя книг. Родители дружили с А.Н. Бекетовым и его дочерьми, дядя был женат на сестре отчима Александра Блока. Так что Блока Лозинский знал тогда, когда полуночное светило русской поэзии еще не взошло. Потому, видимо, и дружба между ними не получилась.

Далее биография Лозинского делает невероятный зигзаг. Одно перечисление учебных заведений может нагнать тоску на нынешнего выпускника Литинститута: в 1904-м окончил с золотой медалью 1-ю петербургскую гимназию; занимался в Берлинском университете; закончил юридический факультет Петербургского университета; там же прослушал курс историко-филологического факультета и т.д.

С 1911 года блестяще образованный молодой человек окунается в водоворот поэтической и издательской жизни. Ему посвящает стихи Ахматова, он сам пишет стихи. Его стихи с точки зрения формы безупречны, утонченны, но холодны, словно скованы непреодоленным влиянием символизма. Интонационно они близки Блоку:

Здесь утра трудны и туманны,

И все во льду, и все молчит,

Но свет торжественный и бранный

В тревожном воздухе горит.

Ни при жизни, ни после Лозинский не стяжал лавров своих более известных современников, друзей и возлюбленных. До сих пор не изданы его стихи. Но Данте перед смертью подсказал ему, что:

Цвет славы – цвет травы:

лучом согрета,

Она линяет от того как раз,

Что извлекло ее к сиянью света.